Н.А. Львов О чем кумекал и чем был занят в быту, в обыденной цивилизованной жизни россиянин XVIII столетия? Что разбирал, чисто внимал музыку? Каково было его восприятие, понимание, каков был сферы людей, приобщенных к культуре? Что отличало специалиста от «простого смертного»? В связи с этими спросами внимание прельщает примечательный человек, столь многосторонне одаренный, что непроизвольно вспоминаешь творцов эпохи Возрождения. Рассказ о нём примусь с одного издания. Собиратель услышанного Возьмем в десницы этот сборник. На обложке — гравюра: пастушок, задумчиво напевающий какую-то тягучую мелодию. округ него — листья, травы, цветы... «Собрание общенародных русских песен с их голосами. На музыку уложил Иван Прач. Печатано в Типографии Горного училища. 1790», — такова надпись на титуле. И все. И ни слова нету о том, кто проделал титаническую работу, скопив сто образчиков российских мелодий; кто написал для первого, а затем переписал снова для второго издания сборника примечательный трактат-предисловие, в коем впервинку попытался дать научную оценку русской общенародной песне; кто напел талантливому чешскому композитору Яну Богумиру (а иначе – Ивану Прачу) справленную по крупицам общенародную музыку для переложения на ноты; кто скрупулезно обработал тексты песен... Лишь более столетия спустя, в четвертом издании (1896 года), впервинку был упомянут Николай Александрович Львов — имя, кое часом упоминается в пособиях по истории русской музыки, учебниках и хрестоматиях, музыковедческой и научно-популярной литературе. «Сей человек относился к отличным и нескольким людам, он был исполнен разума и познаний, обожал науки и художества и выделялся филигранным и благородным вкусом...» — слагал о Львове Гаврила Романович Державин, боготворивший перед его талантом, консультировавшийся с ним столетие, когда думал обнародовать свое очередное сочинение в области музыки. Того же суждения были и пииты И.И. Дмитриев, В.В. Капнист и И.И. Хемницер, живописцы В.Л. Боровиковский и Д.Г. Левицкий, композиторы Ф.М. Дубянский и Е.И. Фомин... Художник Дмитрий Григорьевич Левицкий писал Львова неоднократно. один-одинешенек портрет — юношеский — датирован 1774 годом. Что-то неуловимо привлекательное, завораживающее было в буркалах, в разлете бровей молодого человека. Ему еще 23 года, еще нету за его плечами открытий и изобретений, не написаны либретто принесших ему славу опер, наконец, еще не содеял он своей нашумевшей поездки по Европе совместно с президентом берг-коллегии П.А. Соймоновым и И.И. Хемницером. однако Левицкий уже видал в нем того, кто займет почетное пункт в культуре XVIII столетия, прозрел Львова предбудущего, чисто бы походя разбрасывающего и раздаривающего свои таланты. С прочего портрета — черканного уже в 1789 году — на нас глядят те же неунывающие, чуточку озорные гляделки. однако в волосах — проседь, особа — жестче, задумчивее. Перед нами уже — почетный член Академии художеств, член Российской Академии, маковица и вдохновитель знаменитого петербургского литературно-художественного кружка, автор неисчислимых стихотворений, а также трех комических опер, будто всего-навсего что поставивший заключительную точку в рукописи... Современникам представлялось, что Львов брался за непомерно многое и что разбросанность интересами и временем, будто он бессмертен, может стать роковой для его таланта. однако никто не мог предположить: не было никакой разбросанности, наизнанку, было оригинальное сплоченность в образе мышления, в творениях этого одаренного человека и в его поступках. видаемо, он мог непомерно многое. Обладал многогранными способностями, кои спрашивали своего воплощения. Он столетие увлекался всерьез и уходил в новое предприятие с головой. Его хватало на всех и на все. Сделано Львовым было столько, что раздобыло бы на несколько жизней. однако в то же времена грезится, будто не было создано им чего-то одного, основного, импозантного, с чем бы он триумфально ввалился в нашу историю. Львов не создал бессмертной оперы. вожделея среди оперных либретто пожирать то, кое он написал для гениального Евстигнея Фомина, и кое возлегло в основу первой русской народно-бытовой оперы «Ямщики на подставе, или Игрище невзначай». Он не дал миру выглядывающей поэмы, вожделея его переводами из Анакреона, баснями и эпиграммами зачитывалось все светское общество. Он не изобрел «вечного двигателя», вожделея в области науки и техники он, ни немало ни мелкотравчато, был первостатейным изобретателем: завел в строительное задевало новейший способ возведения построек из глины, впервинку живописал целебность кавказских минеральных вод, организовал производство русского сафьяна, раскрыл первое (!) в России Валдайское месторождение каменного угля и не всего-навсего раскрыл, однако написал книжку «О пользе и употреблении русского земляного угля» и добился азбука его добычи и изучения. Наконец, он не отстроил своего Василия Блаженного, однако был одаренным и плодотворнейшим архитектором: почтамт в Санкт- Петербурге и Невские ворота в Петропавловской крепости, собор в Могилеве и примечательные усадьбы в неодинаковых гробах России, экие, чисто знаменитый «Раек» в Тверской губернии,— все это возведено по его проектам. Поразительная одаренность и внутренняя энергия сочетались в нем с не менее поразительной скромностью. Этот истинный Гражданин объединял округ себя людей, «питал» их творчество, поддерживал в тяжелую минуту, рекомендовал, помогал, направлял. Самым непреложным доказательством исторической значимости имени Николая Львова стал тот самый сборник общенародных русских песен. Когда выговор заходит об этом истинно эпохальном издании, то ныне всякий вожделея бы чуточку искушенный в музыке человек скажет: «Да это же сборник Львова-Прача!» безусловно, сборник, где даже не показано имя его действительного издателя, принес Львову оригинальную славу. Я нашел с смычком некрашенный, На несогласия гудок нестроенный. Задерябил на чудной лад, На колени играючи, Поплелся ковыляючи. чисто ворона на застрехе. застлал было песенку, застлал, а неведь кому. Не бессудьте, пожалуйте, народ задушевные, русский строй; Ведь не лира — гудок гудит... Итак, всенародные песни... С какой стати чиновник Горного управления занялся сбором музыкального фольклора? Что толкнуло его на эту титаническую работу, а кроме того, на столь новое и непомерно бестрепетное для его времени предприятие? Ведь даже понятие «народная» песня было заведено самим Львовым. До этого крестьянские распевы именовались «мужицкими» песнями, не сообразовались музыкальными, и никто из композиторов не рискнул бы впрямую использовать сии мелодии для своих сочинений. Позовут меня — я откликнуся, Оглянуся, однако — не знаком никто Ни одежей, ни поступками... странствуя по европейским сторонам (и покинув превосходные цидулки, еще ранее, чем это сделал Карамзин!), Львов знакомится с цивилизацией Европы, пламенно желает освоить ее музыку. Он посещает французскую оперу, штудирует теперешние музыкальные течения. лицезрит, чисто неустрашимо используют, этак, итальянские маэстро свою национальную мелодику. И уже тогда, очевидно, вызревает у него ощущение некоторой отчужденности от блистающего европейского мира — ведь там, чисто он слагал, негде и не с кем «отважную грянуть песенку», владея в виду песню русскую. С средины 1770-х годов Львов начинает по крупицам собирать российские напевы, сочинителями коих «были козаки, бурлаки, стрельцы, древних служеб служилые народ, фабричные, рядовые, матросы, ямщики...». Думается, что многие из них он выплеснул из своего ребячества, прочерченного в селе Никольском под Тверью. А уже став многоопытным геологом и раскатывая по стороне, Львов не мог — и это вполне природно — не продолжать свои розыски, не собирать жемчужины общенародных песен. отважимся даже прочертить эдакую аналогию: будучи нынешним полевым исследователем и провождя длинные повечера в отдаленных поселениях или даже под распахнутым небом, у костра — он не обходился без песен, романсов, этак же чисто всякий геолог нынешний... Доволен песенкой выстою, Ямскою, хваткой, бравою, С заливцем часом пою,— выговорил он сам о себе. С «Собрания общенародных русских песен...» начинается новоиспеченная страница в музыкальной истории России. Еще ранее, когда сборник всего-навсего готовился, Львов, чисто мы уже сообщали, использовал песни для оперы «Ямщики на подставе». Гармонизированные Фоминым, мелодии создали неувядаемую славу этой постановке, что вытребовало неистовую негативную реакцию со сторонки Екатерины II, кичившейся псевдонародными операми на ее либретто. В опере, какую кликали «буфф в русском роде», проступили персонажи субъекта Фадеевны, Тимофея Буракина, молодого ямщика Яньки, «деревенского олуха» Вахруши, безусловно к тому же еще распевал в ней тяни «хор певчих ямщиков». Если бы, чисто мы помним, Державин, кореш и покровитель автора либретто, не приложил своих радений и усилий, опера бы этак и не приметила свет. Позднее стихотворец писал: «Великий Суворов рекогносцировал, что о нем толкуют ямщики на подставах, крестьяне на сходках. От граждан они получают известие о городских потехах, если в них сами не случатся. Ничем этак не поражается интеллект народа и не направляется к одной мете правительства своего, чисто таковыми приманчивыми зрелищами. Вот тонкость политики... истинное нива оперы. Нигде не можно недурственнее и пристойнее воспевать патетичные и глубокие оды... в бессмертную память героев отечества... чисто в опере на театре». Он разумил направление оперы, сам слагал тексты, поощрял начинателей. «Самой первой степени стихотворец, — ратифицировал Державин, ежели он в слоге своем нечист, опасен, единообразен, единозвучен, не умеет выгибаться по страстям и облекать их в задушевные чувствования, — к сочинению оперы не подходит. Не позаимствуют от него ни выразительности, ни приятности лицедей (так в старину кликали лицедеев. — К.К.) и уставщик музыки. Сочинитель опер непременно должен знать их дарования и применяться к ним или они к нему, дабы во всех долях оперы соблюдена была гармония». Что же Львов? Удовлетворял ли он требованиям своего старшего кореша? Сам Державин говорил: «Песня назначена натурой для пения», а о творчестве Львова, отдавшего свою столетие русской песне и вложившего эту песню в уста героев оперы «Ямщики на подставе», стихотворец замечает: «Оно попросту, закадычнее к натуре, нежели к искусству». «...В России сочинители общенародных песен решительно безызвестны и, стало, оные более относятся всему народу...» В этих строках предисловия к сборнику тяни Львов. Он не подписывал своих сочинений. Может быть, дабы вот таковским образом «слиться» с общенародной песней? Уже отмечалось, что на премьере «Ямщиков на подставе», состоявшейся 13 января 1787 года, ни в афишах, ни в программах, ни в печати также не было имени автора либретто — Николая Львова... «Из великого числа песен нету двух, между собою похожих всецело, вожделея для простого слушка многие из них показываются на один-одинешенек голос...» Слова по тем временам дерзостные, однако справедливостью своею ввергнувшие в изумление даже этакого специалиста, чисто придворный итальянский композитор Джованни Паизиелло, кой, прослушав русские песни из сборника, «полагал оные творением арти